Библиофильская версия о последней книге в руках Александра Бенуа

29 ноября 2007 года на аукционе Christie’s была реализована подборка из 30 книг из личной библиотеки Александра Николаевича Бенуа (1870–1960) с его экслибрисами и владельческими записями. Буквально через год,  в условиях экономического кризиса,  покупатель решил с ней расстаться,  и эта бесценная коллекция по гораздо более низкой цене (что всегда приятно для современного книголюба) перешла в мою библиотеку.

А.Н.Бенуа – не только великолепный художник, искусствовед, критик и мемуарист, но и активный читатель на протяжении всей своей жизни. 

Атмосфера в семье всячески способствовала тесному общению с книгой. Причем не только благодаря отцу – знаменитому архитектору Николаю Леонтьевичу Бенуа, но и матери:

«Я только что упомянул о тех педагогических книжках, которые мама любила (или даже считала своим долгом) читать. Но она и вообще любила читать, и ее чтение вовсе не ограничивалось такой “скучноватой материей”, как педагогика. Напротив, она любила и романы, и исторические книги, и мемуары, и путешествия».

Детские годы Александра Бенуа, конечно же, были насыщены чтением, но, по его собственному признанию, уже тогда наибóльшее впечатление производили не просто иллюстрированные книги, а увражи, содержащие великолепные гравюры и изданные отдельно от текста. В главе своих воспоминаний «Любимые книжки» художник подробно останавливается на двух хорошо известных российским библиофилам альбомах – «Похождения Виольдамура» Владимира Даля с иллюстрациями А.П.Сапожникова  и «Душиньке» Ипполита Богдановича с гравюрами Ф.П.Толстого . Причем пятилетний Сашенька Бенуа, конечно же, не мог удержать такой фолиант в своих руках. Альбом клали на стол, а маленького читателя (точнее – рассматривателя) сажали на пару подушек, положенных на стул.

Отметим со своей стороны мудрость Николая Леонтьевича Бенуа, который в педагогических спорах с супругой отстоял право маленького мальчика рассматривать достаточно откровенные картинки в «Душиньке».

«Его глубоко художественной натуре доставляло удовольствие то, что эти изображения мне нравились. Внутри себя он должен был чувствовать, что, глядя на эти образы, я как бы готовил в себе известный фундамент, на котором могло бы вырасти в дальнейшем «все сооружение моего художественного развития».

С ранней юности Бенуа жадно впитывал в себя знания об искусстве фактически всех времен и народов. Двадцатитрехлетний студент был среди подписчиков первого тома фундаментального труда Рихарда Мутера «История живописи в ХIХ веке». Свободно владея рядом европейских языков, Александр Николаевич на протяжении всей своей жизни окружал себя не только русскими, но и французскими и немецкими изданиями по искусству.

Многочисленные статьи искусствоведческого характера, знаменитые «Художественные письма» демонстрируют широкую эрудицию автора, профессионально разбирающегося не только в живописи, но и вопросах театра, балета, музыки и книгоиздания.

Вот и в продававшейся коллекции книг из рабочей библиотеки А.Н.Бенуа содержались самые разнообразные издания искусствоведческого характера, как русские, так и иностранные, а время их выхода в свет варьировалось от 1775 до 1957 гг. 

Практически все они буквально испещрены карандашными заметками на полях, содержащими самые различные комментарии и даже зарисовки. Вообще обилие таких пометок – характерная черта Александра Николаевича Бенуа как читателя. Читателя увлеченного, эмоционального, дотошливого и даже въедливого, ну и конечно, – высокопрофессионального. В отечественном искусствознании тема читательских предпочтений Бенуа и особенностей самого процесса чтения, насколько нам известно, еще не изучена, но авторские пометки великого художника на прочитанных им книгах воспроизведены в нескольких работах .

В еще не до конца изученной нами коллекции книг находится  труд Н.Г.Машковцева «Гоголь в кругу художников», выпущенный издательством «Искусство» в 1955 году . На форзаце рукой художника написано: «Получена от милого Алексея Ник. Савинова / 27.VII. 1959» .

Автор исследования Николай Георгиевич Машковцев  (1887–1962) – советский искусствовед, художественный критик, музейный работник,  член-корреспондент Академии художеств СССР, заслуженный деятель искусств РСФСР. Автор многочисленных работ по истории русского искусства, книг о жизни и творчестве К.П.Брюллова, И.Э.Грабаря, И.Е.Репина, В.И.Сурикова и других художников.

Последние месяцы жизни А.Н. Бенуа продолжает активно работать и проводить время за чтением, что подтверждается его письмами племяннице Екатерине («Теперь сообщу тебе кое-что о себе. Я — инвалид.

Читаю, рисую, акварелирую…» )  и другим адресатам.
Так, в 1958 году он пишет Марине Илларионовне Щербачевой :
«Продолжаю писать свои мемуары, но, к сожалению, после краха Чеховского издательства, не нахожу издателя. Очень много читаю и вздорного, но развлекательного и дельного и полезного».

Возможно, что последнее письмо было написано Александром Николаевичем 1–2 февраля 1960 года как раз А.Н.Савинову. Удивительно, но речь в нем вновь шла об уже упомянутых нами графических альбомах, которые произвели в детстве на Бенуа столь неизгладимое впечатление:

«… я очень всегда любил такое “построчное” иллюстрирование как в иностранных (немецких, французских и английских) изданиях, так и в русских. Двумя моими любимыми подобными сериями были с очень ранних лет рисунки Сапожникова, рассказывающие печальную повесть о Виольд'Амуре, и чудесные композиции Ф.П.Толстого к “Душеньке” Богдановича (вот, сказать кстати, что следовало бы переиздать непременно в том же или лишь в очень мало уменьшенном размере). У папы был превосходный экземпляр этих восхитительных гравюр, но при разделе наследства не мне из братьев достался этот экземпляр, однако впоследствии мне удалось приобрести всю серию и среди разных художественных ценностей мне здесь особенно недостает именно “Душеньки” Толстого (имеющей, кстати сказать, мало общего с Богдановичем)».

Книга «Гоголь в кругу художников» содержит 172 страницы, из них 131 – это основной текст, оставшиеся – заключение и комментарии. Как и многие другие книги из библиотеки А.Н.Бенуа, наш экземпляр изобилует карандашными пометами на полях и в тексте. На первых 100 страницах – около 300 (!) записей, 10 – на трех страницах заключения и несколько – в тексте «Комментариев к иконографии Гоголя». В основной статье пометы обрываются посреди раздела «Александр Иванов и Гоголь» – одного из любимых художников А.Н.Бенуа. 

Заметки на полях носят весьма разнообразный характер. Они написаны мелким, убористым, трудночитаемым почерком по новой орфографии, простым карандашом. 

Некоторые из них помогали Александру Николаевичу легче и быстрее ориентироваться в тексте. Они чем-то напоминают рубрикаторы на полях в студенческих конспектах и научных исследованиях. Так, на странице 6 мы видим помету «Хронология пребываний Брюллова и Гоголя в России»; на стр. 11 – «Поиски земляков», «Чайные вечера», «Гоголь на Малой Морской 1833»; на стр. 36 – «Этап в творческом развитии Г[оголя]», «Близость Г[оголя] к своим героям», «Характеристика Пискарева в «Невс[ком] Пр[роспекте]»»; на стр. 93 «Ив[анов] в Венеции в 1834 [г.]», «Копии!», «Изучение пейзажа». Такого рода заметок – большинство от общего количества.

Вторая группа заметок относится как к тексту, так и к изобразительному ряду – воспроизведенным или описанным в книге живописным работам. В большинстве случаев речь идет об уточнении местонахождения картин и графических работ, реже попадаются фактологические комментарии.

Так, на стр. 13 под воспроизведенным изображением картины К.А.Зеленцова «В комнатах» Бенуа делает пометку, обведя имя художника в рамку, – «достоверно ли?»  На стр. 14 к фразе «Там находилась картина К.А.Зеленцова, изображавшая мастерскую живописца П.В.Басина…» делается пометка на полях – «ученика Венецианова».

К автолитографии с портретом Н.В.Гоголя работы А.Г.Венецианова 1834 года, размещенного на отдельной вклейке между стр. 24 и 25, делается пометка «небольшой «книжный» формат / см. стр. 29. 30». На стр. 32 воспроизведена работа Г.К.Михайлова, А.Н.Мокрицкого и других учеников А.Г.Венецианова «Кабинет В.А.Жуковского» 1836 года. Под ней мы видим следующие пометы Александра Бенуа: «V interior», «музей в Остафьеве», «прием Кольцова», «см. стр. 31 и стр. 141». Между стр. 70 и 71 на отдельной вклейке воспроизведена правая группа персонажей с эскиза знаменитой картины А.А.Иванова «Явление Мессии» («Явление Христа народу»).

Александр Николаевич делает пометки: над иллюстрацией стоит стрелка, направленная вниз, и ремарка «Гоголь (?) («Фигура «ближайшего»); под иллюстрацией – «[который это из вариантов / Отчего происхождение упущено?]. Отметим от себя, что в комментарии о фигуре «ближайшего ко Христу» речь идет об известной версии, что она представляет собой портрет самого Николая Васильевича Гоголя.  К опубликованному на стр. 77 этюду А.А.Иванова « Голова дрожащего мальчика» дан подробный комментарий: «Это сын Виельгорского/ Этюд найден в 1931 в Антиквариате Торгсина ? Ныне находится в Молотовской карт. Галерее?».

Наибольший интерес представляет четвертая группа пометок, в которых А.Н.Бенуа позволяет себе оценки тех или иных суждений Николая Георгиевича Машковцева, воспоминания о фактах своей жизни, эмоциональные реплики, которые мы не возьмемся комментировать.

На стр. 35 автор исследования выдвигает версию о случившейся в середине 1830-х годов ссоре между Гоголем и Венециановым в связи с прекращением их переписки и упоминаний имен друг друга в дневниковых записях (возможно, из-за недовольства писателя обнародованием своего изображения). Над этим абзацем А.Н.Бенуа делает пометку «Фантастическая гипотеза Машковцева», а сбоку пишет не до конца расшифрованный нами комментарий о том, что между ним и некоторыми друзьями вражда длилась десятки лет, «не было ни малейшей переписки» и приводит примеры отсутствия писем от ряда близких людей, чьи имена еще требуют расшифровки.

К воспроизведенной на стр. 41 картине И.А.Клюквина «У товарища за самоваром» (1837 г.)  есть пометка «Какая прелесть!».

На стр. 45 Машковцев упоминает реакцию критики на повесть Н.В.Гоголя «Портрет» и пишет: «Белинский увидел в нем [«Портрете» – примеч. М.С.] попытку Гоголя подражать фантастике Гофмана и решительно осудил повесть, особенно ее вторую часть». А.Н.Бенуа оставил к этой фразе следующий комментарий: «Дело здесь не в подражании, а в близости худож[ественных] личностей Г[оголя ] с Гофманом». Далее на стр. 45 Бенуа пишет о повести «Портрет»: «Захотелось прочесть (обе редакции) произведения, у меня глубочайшее впечатление в отрочестве». На стр. 61 к сентенции автора «Гоголь нашел краски необычайной яркости и формы совершенной законченности, когда изображал типы художников «Портрета», не только рисуя профессиональные их черты, но и давая им социальное истолкование» Бенуа пишет такой комментарий, предварительно подчеркнув словосочетание «социальное истолкование»: «Как это глупо звучит в приложении к Гоголю!» И уже на следующей странице, где заканчивается глава «Гоголь и Венецианов», и автор, следуя веяниям времени, несколько бравурно рассуждает о миссии бескорыстия и служения народу   Венецианова, Иванова и самого Гоголя», мы найдем эмоциональную помету: «пошлá доктринерская пошлятина». Пометку «пóшло!» можно найти и на других страницах монографии


На стр. 99 Машковцев позволяет себе весьма невинное суждение: «В облике раба собраны все черты рабства, которые, как грубая кора, покрывают собой его душевную суть…» На что Бенуа ехидно замечает: «О душе разрешено говорить в СССР?»

Как уже отмечалось, следуя привычке многих читателей, А.Н.Бенуа заглядывал в комментарии книги и оставил в них несколько скупых ремарок к иконографии Н.В.Гоголя. Но его особый интерес проявился к трехстраничному заключению в книге Н.Г.Машковцева. Яркие заметки буквально к последнему абзацу демонстрируют, что Бенуа относился к этому труду непредвзято, равно обращая внимание на сильные гипотезы и оценки автора и его идеологические пассажи.

Абзац этот на стр. 134 начинается с казенной фразы «Принципы социалистического реализма являются общими принципами для всего советского искусства». «Какой ужас!» – пишет на полях Александр Бенуа.

Но вот далее Машковцев высказывает суждение, которое позволим себе процитировать полностью:

«Нам думается, что изолированность одного вида искусства от другого препятствует их развитию. И наоборот, сознание художниками общих задач, безусловно, способствовало бы их разрешению. Я думаю, что наших художников, писателей, драматургов и музыкантов порой можно упрекнуть в известной цеховой замкнутости. Эта замкнутость мешает не только общему развитию искусства, но и осознанию специфики того рода искусства, в котором работает каждый из них. Ибо овладение новыми темпами прежде всего обозначает идейный рост художника, который должен сопровождаться нахождением новых сторон в специфике искусства».

Александр Николаевич, имеющий полифонические интересы в культуре как таковой, не может не поддержать эту мысль и пишет: «Как умно! Господи до чего умно! – только не путями указанными «товарищем» Машковцевым». И еще на полях – «Обвинять их не в чем. Они жертвы известной антихудожественной доктрины».

Завершить наше выборочное описание комментариев Александра Николаевича Бенуа хочется следующей репликой великого художника. На стр. 86 по поводу рассуждений  Машковцева о том, почему Иванов выбрал один из вариантов композиции, и как бы диссонировали иные варианты расположения фигур, Бенуа замечает: «Если бы да кабы, уж эти мне искусствоведы».

Подводя итог, еще раз скажем: почти невероятно, чтобы Александр Николаевич Бенуа, с таким интересом, жадностью и дотошностью читавший  книгу Н.Г.Машковцева «Гоголь в кругу художников», вдруг бросил ее посреди последней главы. Наша версия заключается в том, что художник читал исследование в последние месяцы своей жизни, заглядывая в послесловие и комментарии, и скончался 9 февраля 1960 года, остановившись на странице 102.